Когда в начале семинара Сергея Григорьевича Халипова спросили о том, иностранных языков он знает, он задумался. «Хотя обо мне говорят, что я знаю сорок языков (а по интернет-сведениям недавнего времени – уже сорок четыре! – Дина Никуличева), – сам я считаю, что по-настоящему владею восемью иностранными языками. Еще на десяти разговариваю, а на остальных читаю, пишу на них, перевожу с этих языков».
– Ваше самое раннее знакомство с иностранными языками?
– Война. Мне четыре года. Из блокадного Ленинграда семью эвакуируют в Казахстан. Мы живем в ауле, где дети на улице говорят по-казахски…
А дальше Халипов вспоминал, что для него тогда это стало откровением: мир, где каждая вещь так привычно называется по-русски, вдруг зазвучал по-другому: огонь – это «от», девочка – «кыз», друг «дос», пошли! – «кеттiк»… Конечно, играя со сверстниками, маленький Сережа очень скоро заговорил по-казахски. После войны семья вернулась в Ленинград. «Тогда язык я забыл. Потом сознательно восстанавливал его во взрослом состоянии, но сделал это очень легко и быстро». С пятого класса в школе учили английский, который тогда, особенно по сравнению с немецким языком, почитался детьми бесполезным. «Никто ничего не делал. Я тоже. Но все равно язык давался мне легче, чем другим». А потом к Сереже попал каталог марок – цветной, с удивительными изображениями животных, каких-то незнакомых стран, людей в ярких одеждах – и с надписями – на французском языке! И подростку ужасно захотелось узнать, что же там написано! Французский в юности учила бабушка. И Сережа неотступно ходил за ней, сначала прося переводить для него первые надписи, потом узнавая отдельные слова, потом обращаясь к ней лишь за новыми словами, и наконец, самостоятельно дочитал весь каталог до конца и знал его так хорошо, что мог рассказать о каждой марке.
По по-настоящему переломный момент в отношении к иностранным языкам наступил для Халипова в шестнадцать лет. В семье появился ламповый радиоприемник… Крутя ручку настройки, Сережа часто перескакивал с советских станций на зарубежные. В большинстве случаев это был просто невообразимый треск и шум: зарубежное вещание на Советский Союз глушилось, а сигнал местных станций других стран был слишком далек. За исключением одной… Голос диктора звучал так четко, будто с местной радиостанции, но был совершенно непонятен. Это был финский язык… Прямо здесь, у тебя в комнате звучит такая близкая и одновременно такая недоступная иностранная речь! И как тогда в детстве в истории с каталогом марок, ему страстно захотелось понять то, о чем рассказывалось на этом чужом языке.
Ни учебников, ни словарей финского языка в Ленинграде и начала пятидесятых годов Сергею достать не удалось. После советско- финской войны это были «закрытые материалы». Но подросток упорно продолжал поиски по букинистическим магазинам и вдруг в открытой продаже обнаружил книгу на финском языке! Это были «Материалы XIX съезда КПСС» на финском языке… Оказалось, материалы партийных съездов обязательно переводились на самые разные языки мира. Найти русский оригинал трудности не представляло…
Так, положив перед собой параллельные тексты на финском и на русском языках, шестнадцатилетний Сергей Халипов вступил на тот путь полиглота, по которому за сто лет до этого прошел молодой Генрих Шлиман.
Сравнивая финский и русский тексты, Сергей сам создавал для себя грамматику финского языка. Сопоставлял различные формы одного и того же финского слова с их соответствиями в русским тексте и постепенно начинал понимать, чем значение одного финского аффикса отличается от других. Все более и более понятны и узнаваемы становились основные структуры финского предложения. Наверное, так чувствует себя следопыт или сыщик, накапливающий все больше и больше фактов, которые позволяют корректировать и уточнять гипотезу и приходить к правильному решению!
Особенность материалов съездов заключалась в том, что они состояли из небольших (от одной до нескольких страничек тематических разделов: «партийное строительство», «промышленность», «сельское хозяйство», «работа с молодежью», «внешняя политика» и т.п. И каждый из них, по сути, был набором ключевых слов и шаблонных фраз по соответствующей тематике. Выучивая соответствующий раздел, Сергей набирал лексику, организуя ее по темам.
И так каждый день… «А каждый вечер с чувством радостного ожидания я спешил к радиоприемнику, – рассказывал Халипов, – потому что знал, что сегодня из новостной финской радиопередачи я пойму чуть больше, чем я мог понять вчера».
Полностью освоив материалы съезда по-фински, Сергей понял, что может не только читать на этом языке, но и спокойно понимает финскую речь. И главное, что он знает, как самому выучить иностранный язык. Это определило для него выбор жизненного пути. Сергей поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета, где помимо финского, начал изучать скандинавские языки.
Кстати, когда мы встретились на семинаре по моделированию полиглоссии, то оба были немало удивлены, поскольку до этого были знакомы именно как коллеги по скандинавистике. Халипов действительно одно время преподавал шведский и датский языки на филологическом факультете ЛГУ (где есть также курсы итальянского языка спб), но помимо них изучил и остальные скандинавские языки – норвежский, исландский и фарерский. Одновременно начал изучать другие языки финно-угорской семьи. Даже женился на женщине, родной язык которой – мордовский, и с удовольствием общается с ней на этом языке, хотя русский для нее тоже родной. В арсенале Халипова есть тюркские, семитские, африканские языки. Много лет он посвятил преподаванию японского языка. Особым увлечением С.Г. Халипова на протяжении десятилетий являются кельтские языки: ирландский, бретонский и валлийский. Он даже выпустил первую в России «Краткую грамматику валлийского языка». Тем не менее, самым любимым для него остается первый язык, выученный самостоятельно, – финский. Сейчас он преподает на кафедре финского языка и культуры Российской христианской гуманитарной академии, а на визитке, которую он подарил мне на семинаре, скромно значится: «Сергей Григорьевич Халипов, преподаватель, переводчик: английский, финский языки».
Следующим этапом семинара стало непосредственное наблюдение за поведением полиглота в процессе усвоения им нового языка.
В качестве информантов на семинар были приглашены два африканских студента, приехавших в Ленинград изучать медицину. Их родным языком был зулу – язык группы нгуни, относящейся к языкам банту и распространенной на юге африканского континента.
Итак, актовый зал общежития медицинского института, где проходит семинар. Сергей Григорьевич Халипов сидит рядом с двумя информантами перед многочисленной аудиторией. На них направлена видеокамера. За сеанс обучения совершенно незнакомому для него языку нужно продемонстрировать максимально эффективный результат. Все происходящее фиксируется на видеопленку. После того, как сеанс заканчивается и участники эксперимента уходят, начинается просмотр отснятых эпизодов и тщательный их анализ.
Какие же поведенческие стратегии были отмечены?
С чего начиналось общение Сергея Халипова с информантами. Некоторые участники моих семинаров, когда я задаю этот вопрос, отвечают, что с языка жестов. Оказывается, нет. Первое важнейшее качество полиглота – эргономичное отношение к процессу обучения. Обучаясь в России, информанты хорошо владели русским языком. Поэтому всю начальную информацию Халипов получал, задавая им вопросы по-русски.
Что это была за информация? Какие фонетические, лексические, грамматические моменты интересовали полиглота в первую очередь? Что касается лексики, то это были небольшие тематические списки слов. Причем первыми были местоимения и вопросительные слова. Почему? Потому что именно они уже при минимуме словарного запаса позволяют начать диалог. А именно звучащая диалогическая речь – это одновременно и путь скорейшего овладении и языком, и цель коммуникации.
Как он запоминал услышанное? Я сидела рядом с ним и видела, что он сначала быстро записывал на листке бумаги те слова, которые ему называли. Причем, будучи филологом, делал это в системе международной фонетической транскрипции IPA. Надо заметить, что не все ПОЛИГЛОТЫ пользуются системой фонетической записи. Так, Поуль Дженьюлус, например, довольствовался тем, что записывал звучание любого языка буквами латинского алфавита. Подход Халипова представляется более эффективным. Потратив время на изучение фонетической записи, ты сторицей компенсируешь затраченные усилия точностью артикуляции. Чтобы убедиться этом достаточно раскрыть разговорник любого знакомого вам иностранного языка, где звучание иностранных слов записано буквами русского языка. Вы тут же убедитесь, что русское написание чудовищно искажает истинное звучание иностранного слова. Если мы будем озвучивать английское girl как «гёл», a birth как «бёт» или «бёф», то не только никогда не приблизимся к английскому произношению, но и не будем поняты носителями языка! Буква родного языка является мощным якорем, намертво привязывающим ее зрительный образ к звучанию на родном языке. А для того, чтобы легко и естественно осваивать звучание любого иностранного языка, надо принять для себя принципиальное отличие его фонетической системы от системы темы родного языка. Для обозначения этого важного подхода к изучению иностранного языка я использую придуманное мной смешное слово «нетакостъ» системы другого языка.
Записывая слово, Халипов повторял его вслух, а контроль за движениями его глаз при просмотре видеозаписей и ответы Халипова на наши уточняющие вопросы убеждали в том, что проговаривая слово, он одновременно строит ассоциации и визуальные образы, закрепляющие запоминание услышанного.
Принципиально важно подчеркнуть, что с самого начала усвоения нового языка Халипов шел не от слова, а от фразы. Ведь и местоимения и вопросительные слова были нужны ему как строительный материал для построения простейших фраз. «Как спросить “Кто ты?» задавал по-русски Халипов вопрос информантам. И услышав фразу на языке, тут же повторял ее вслух. Наблюдая за движениями его тела в момент первого повторения фразы, мы обратили внимание на один характерный для Халипова жест. Это было едва заметное, причем не осознаваемое самим полиглотом, ритмическое движение пальцев, как будто он наигрывал мелодию на фортепиано.
При более внимательном наблюдении выяснилось, что каждое движение пальцев совпадало с выделением ударных слов, замедление движения – с паузами, а общий контур движения – с мелодией фразы. Комментируя эту особенность Халипова, стоит заметить, что то или иное «якорение» мелодики фраз иностранного языка общая черта, наблюдаемая у полиглотов. Однако делать это они могут в разных перцептивных системах, в зависимости от того, какая из них является для этого человека ведущей. Так, если Халипов пользовался мелкой моторикой, то есть в общем виде опирался на кинестетику (память тела), то Дженьюлус «видел» мелодию фразы. Повторяя фразу за информантом, он одновременно визуализировал некоторую изогнутую линию, где пики и впадины, а также общее восходящее или нисходящее направление линии закрепляли и памяти мелодическое звучание фразы. Пытаясь описать психологу. что он при этом видит, Дженьюлус использовал метафору «mountane slope» – как если бы он представлял себе контуры горных склонов.
После описанного выше первого повторения каждой новой фразы дальнейшие действия Сергея Халипова могли различаться. Он либо просил повторить эту фразу и исправить его произношение, либо переходил к следующему шагу.
До того, как остановиться на следующем шаге, хочу задать вопрос, принципиально важный для понимания аудиальных стратегий полиглотов. Что побуждало Халипова просить информантов исправить его? Как он понимал, что допустил ошибку в произношении на иностранном языке, который он слышал впервые в жизни? Скажем, в произношении щелкающих согласных звуков, которых в языке зулу имеется до пятнадцати разновидностей? Когда я задаю этот вопрос участникам моих семинаров, то наиболее частым бывает ответ: «Он, наверное, видел негативную реакцию информантов…» Я сразу опровергаю это предположение, рассказывая о том, что в видеозаписях мы весьма часто отмечали ситуацию, когда сидящие рядом с Халиповым африканцы белозубо улыбались и поощрительно кивали, но сам Халипов тем не менее был недоволен и просил исправить его произношение. Другое частое предположение: «Он, наверное, слышал несовпадение своего произношения и произношением носителей языка»… Надо признаться, это была и моя версии до тех пор, пока мы не услышали ответа самого полиглота. Он ответил «Я чувствую дискомфорт в произношении»… Потом я сопоставляла эту стратегию со стратегией другого замечательного полиглота Валерия Александровича Куринского и поняла насколько принципиальное значение имело это замечание. Осмысление того, что значит для полиглота этот внутренний критерий «ощущения артикуляционного дискомфорта» при усвоении произношения изучаемого языка и как этому критерию можно научить других людей, подтолкнуло меня к созданию упражнения по постановке английской артикуляции. Идея этого упражнения возникла у меня именно в момент моделирования стратегий Сергея Халипова.
Когда же, повторяя фразу вновь и вновь и внося необходимые артикуляционные изменения, Халипов достигал искомого состояния «артикуляционого комфорта», то это в буквальном смысле было «написано у него на лице». «Посмотрите, какое вкусное выражение лица у него возникает, когда он доволен, как произнес фразу!», – воскликнула одна девушка при вечернем просмотре видеозаписей текущего дня.
И вот Халипов уверен в произношении фразы. Только после этого он переходит к следующему шагу – непременно начинает произносить эту фразу с ускорением, доводя ее почти до состояния скороговорки. Пальцы руки при этом двигаются все быстрее, задавая требуемый темп. Затем Халипов возвращался к обычному темпу, но качество говорения при этом существенно изменялось. Теперь он звучал настолько естественно и непринужденно, что нам казалось, что его звучание ничем не отличалось от произношения носителей языка!
Только после этого он просил информанта ответить на заданный им вопрос. Например, как ответить «Я – студент» на зулу. И вновь, теперь уже в отношении этой новой фразы, повторял все шаги, описанные выше.
Таким образом, у него появлялась модель мини-диалога: вопрос и ответ на него. А после этого Халипов начинал играть с этой моделью, подставляя в нее разные местоимения, затем разные существительные (например, мужчина, женщина, врач, учительница), и наблюдая, что при этом изменяется в исходной фразе. Затем переходил к другим типам вопросов и к моделям ответов на них и так же начинал наполнять каждую новую модель разными лексическими вариантами.
В этой связи показательным было отношение Халипова к ошибкам, о котором я уже упоминала, обсуждая постулат обратной связи. Наблюдая за изменениями модели при разных лексических подстановках Халипов выводил определенные закономерности, наверное так же, как делал тогда, когда по параллельным текстам в юности изучал финский язык. И вдруг оказывалось, что строя фразу по установленной им закономерности, он делает ошибку. И тогда – вместо того чтобы расстроиться, он с азартом потирал руки!
Так проходит сорок минут интенсивнейшего занятия. В конце его Сергей Халипов демонстрирует аудитории довольно продолжительный диалог на языке зулу. Он задает вопросы, получает на них ответы, и свободно сам отвечает на вопросы собеседников. Это действительно впечатляет! Ведь меньше часа тому назад этот человек не знал ни слова на зулу…
Но самое главное – это то, что выявлена вполне воспроизводимая стратегия полиглота.
Затем Халипов резко останавливается: «Все. На сегодня довольно!» И это тоже одна из важнейших составляющих стратегии полиглота – чувствовать свой предел «насыщения» языковой информацией. Не превышать тот объем занятий, в пределах которого мозг работает максимально интенсивно, поддерживая состояние активного внимания. В предшествующих рассказах о полиглотах упоминалось, что этот объем (chunk) у разных людей, в том числе у разных полиглотов, очень различен, и самое главное – определить тот объем занятий, который наиболее эффективен для тебя самого, чтобы не перегнуть палку и вместо азарта и увлечения не превратить изучение языка в сизифов труд.
Еще один важный элемент стратегии Халипова состоял в абсолютной активности его поведения по отношению к своим «учителям». Мы неоднократно наблюдали, как он резко останавливал их, если вместо ответа на его вопрос типа «Кто твой брат?» или «Где твоя семья?» ребята увлекшись начинали пространно рассказывать о своих семьях и своей стране. Халипов четко знал, какая языковая информация ему в тот момент была нужна, и неизменно ее добивался. В результате на следующий сеанс эти африканские студенты прийти отказались, и организаторам семинара пришлось в срочном порядке искать других информантов. Ими оказались две студентки из того же вуза, приехавшие из Конго. Их родным языком был лингала, другой африканский язык, также как и зулу, относящийся к языкам банту. Итак, оставшиеся дни семинара работа шла на ином языковом материале, и мы смогли убедиться, что все элементы стратегии, продемонстрированные на примере изучения зулу, наблюдались и в общении на лингала. Плюс все время присутствовал элемент сопоставления. «Это не как в зулу…» «Это, похоже, как в суахили…» (с суахили Халипов был знаком ранее).
Дина Никуличева